«Чтобы заниматься на каникулах и в поездках»… Говорилось ли это всерьёз или для того, чтобы отвязались любопытствующие? Трудно сказать. В то же время трудно назвать другой инструмент, дух которого так же, как скрипичный, носился бы в то время в воздухе. Не сказать, конечно, чтобы все хотели быть скрипачами (все хотели быть летчиками — лучше полярными), но… Буся Гольдштейн из каждой коммунальной радиоточки. Пионер Буся Гольдштейн на коленях у Сталина. Советские скрипачи, взявшие пять из шести призовых мест на капиталистическом конкурсе в Брюсселе в 1937 году, — это широко и в победном духе освещалось прессой, а поезд, на котором они возвращались, по воспоминаниям, встречала на Белорусском вокзале многотысячная толпа. Наконец, предвоенный фильм «Концерт Бетховена», который смотрела вся страна и который не могла не увидеть девочкой будущая мать — там пожилой и вальяжный профессор учит своего одиннадцатилетнего сына, больше похожего на внука, играть этот самый концерт для фестиваля в Москве. Интрига фильма в том, что у профессора есть и другой ученик, сын паровозного машиниста, конечно — конечно! — более способный. Кто же сыграет Бетховена на фестивале? — и остаётся только представить в темноте зала, под звуки чудесной музыки (фильм озвучивал Полякин) девочку лет двенадцати, которая знает про своего отца, что он тоже скрипач и профессор, но почему-то не считает её дочерью, и поэтому, она живёт у бабушки с дедушкой, а не у мамы и папы.
«Некто Лекгер», о котором пишет Гиршович, действительно существовал. Из области литературы в область реальности его переводит тот факт, что у него есть ученики, которые ныне здравствуют — стало быть, наши современники. Он преподавал в республиканских консерваториях: Ереван, Харьков, Львов. Давал хорошую школу, в лучших традициях скрипичной педагогики — сначала много этюдов, потом серьёзные произведения. Его имя мелькает в биографии Есенина (поэт слушал его в Ереване во время своей поездки на Кавказ). Но, в нашем фотоальбоме он представлен только одной фотографией. Он на ней совсем ещё молод, и портрет без дарственных надписей — немой свидетель разыгравшейся драмы. До нас не донеслось ничего, что говорило бы о его интересе к внуку — но, возможно, акустика здесь дала сбой.
