Обнаружив себя после увольнения из оркестра вольным художником, Филипп опять начал выступать. Он говорил потом в интервью, что трудно назвать страну, где бы он ещё не побывал. Он снова съездил в Японию, играл в Австралии. Приезжал в Локенхаус, участвовал в других фестивалях (Камерино, Савонлинна), всё больше при этом сосредотачиваясь на камерной музыке. На рубеже 80-х-90-х были записаны три диска: с квартетами Брамса, с трио Брамса, с сонатой Лекё. В 1989 он даже съездил в Москву – по приглашению владимирской филармонии, у которой «под крылом» тогда был Александр Рудин со своим оркестром, они-то и устроили эти короткие гастроли. И это опять была камерная музыка: в концертном зале у Никитских ворот, где теперь церковь Большого Вознесения, было с участием Хиршхорна исполнено Трио Чайковского «Памяти великого художника».
Близкие считают, что карьера его шла по нарастающей, приглашений было всё больше. Однако в начале 1994 года он вдруг начал ощущать, что его не совсем слушается безымянный (по-скрипичному третий) палец на левой руке. Массажи, домашние средства… никто как следует не понимал, что с ним происходит, и только приступ жесточайшей головной боли, который закончился срочной госпитализацией, заставил врачей взяться за него всерьёз. Прозвучавший после сканирования диагноз оставлял мало надежды, но всё же какую-то оставлял, его прооперировали. После этого он смог по крайней мере вернуться к преподаванию. Болезнь дала ему некоторую передышку, однако летом 1996 года всё вернулось. Из-за плохого самочувствия он вынужден был срочно возвратиться домой с мастер-классов, в работе которых тогда участвовал. Вторая операция в сентябре 1996 оказалась безуспешной, и 26 ноября наступил конец.
Королева Фабиола (Короля Бодуэна уже не было в живых) пришла на помощь семье: по её просьбе разрешено было похоронить того, с кем она познакомилась сорок лет назад на конкурсе имени своей матери, на старинном, давно закрытом, тихом кладбище в коммуне Uccle. В день похорон шёл проливной дождь, который неожиданно прекратился, когда гроб опускали в могилу, а потом пошёл опять.
Дирижер Рональд Зольман рассказывает, что во время своей болезни Хиршхорн однажды позвонил ему, чтобы сказать, что переслушал все кассеты со своими записями, которые у него были (записями, заметим в скобках, большинство из которых он так и не не разрешил публиковать). Подведя таким образом своеобразный итог, он пришёл к выводу, что самый хороший его концерт был, когда они в 1990 играли с Зольманом концерт Бетховена в Брюсселе. Этот день был Зольману хорошо памятен, поскольку тогда, на сцене, между первой и второй частью, мрачнее тучи, Хиршхорн прошептал ему, что тем, кто играет как свинья, лучше бы сидеть дома – имея в виду себя, конечно. Однако он всё же доиграл тогда и концерт даже оказался записан — чтобы потом, через несколько лет, исполнитель не слишком охотно признал, что всё было не так плохо. С Бетховеном пришёл он четырёхлетним в мир музыки, с Бетховеном уходил.
На надгробии у него первое время была бронзовая скрипка, которая вскоре исчезла. Установили другую, через некоторое время исчезла и эта. Таким образом, список отобранных у него инструментов пополнился ещё двумя. Теперь скрипка там выгравирована на мраморной плите. Будем надеяться, что уж её-то никто не отнимет.
Марина Акимова