Летом 1976 года ленинградская художница Нина Алексеева по личной просьбе бельгийской королевской четы к Брежневу была совершенно неожиданно для всех, и для себя тоже, выпущена в Бельгию — после трех лет безнадежных и редких (далеко не всегда удавалось соединиться) телефонных разговоров на переговорном пункте на улице Герцена, у арки Главного штаба. Предполагалось, что она едет просто «навестить молодого человека», в чём её, не обинуясь, и упрекнул местный партийный босс, от которого нужна была подпись на характеристике и который косо смотрел на всю затею, несмотря на команду свыше. Впрочем, мелким чиновникам и не оставалось ничего, кроме ворчания, все проблемы решались по звонку, заграничный паспорт был оформлен молниеносно, всё заняло от силы неделю. Родина отпускала тяжело, но если уж решала отпустить, то это становилось похоже на пинок вослед: ну и проваливай, только побыстрее. Филипп встречал Нину в брюссельском аэропорту после целого дня ожидания (самолет задержали по случаю прибытия в Шереметьево какой-то делегации, до эры мобильных телефонов было ещё далеко, все изнервничались). Это было в августе 1976, а в октябре в Брюсселе, в управе коммуны Uccle, состоялась регистрация брака. Вскоре после этого старшие Хиршхорны переехали в собственный дом в деревне Ciplet, который купил Филипп на своё имя, он же и выплачивал ипотеку. Молодая семья предпочла независимость — что оказалось совсем непросто. Потом было подсчитано, что до рождения дочери (Вероника родилась в 1980г.) они переезжали около 20 раз.
В 1981 году Хиршхорну, который до той поры существовал свободным художником, предложили постоянную работу. Королевский камерный оркестр земли Валлония был создан известной скрипачкой Лолой Бобеско еще в 1958, но, несмотря на громкое название оркестра, это был скорее камерный ансамбль, он насчитывал всего 12 музыкантов. В начале 80-х коллектив уже давно существовал без своей основательницы и медленно увядал. Хиршхорн был назначен «музыкальным директором», то есть концертмейстером и дирижёром в одном лице. При его манере делать всё на 100% он не просто взялся за эту работу, а буквально погрузился в неё – забросил свои собственные сольные выступления, домой с репетиций часто приезжал заполночь. Это принесло плоды: ему удалось в довольно короткий срок вдохнуть в ансамбль новую жизнь, они заиграли, впервые за много лет выехали на гастроли, записали диск. Любопытно, что, несмотря на лихие предположения о том, что в должности главного дирижёра «он бы всем показал», на самом деле он оказался «любезен и терпелив» (цитата) с музыкантами ансамбля. «Он никогда не унижал тех, кто слабее», — так о нём вспоминают. О его бесконечном терпении говорят и его ученики, о которых речь впереди.
Однако, несмотря на успехи оркестра и интенсивное развитие, Хиршхорн был неожиданно – так же неожиданно, как и принят – уволен от должности через 2 года (подробнее об этом см. в воспоминаниях Кристины Киприанидес). От этой его работы осталась виниловая пластинка и телевизионная запись «Зимы» Вивальди. Очень возможно, что какие-то ещё записи и доселе существуют в недрах бельгийского телевидения, но оно очень неохотно отвечает на все обращения, чтобы не сказать, что вообще не отвечает.
Увольнение из оркестра, неожиданное само по себе, имело и ещё одно неожиданное последствие. Под предлогом потери дохода и невозможности платить страховку у Хиршхорна потребовали вернуть скрипку Руджери, на которой он тогда играл.
Вообще, если посмотреть на историю его взаимоотношений с инструментами, то картина складывается странная, даже зловещая. Своя собственная скрипка появилась у него только в последние два года, он не успел сыграть на ней ни одного концерта, только разыгрывал её дома. В самом факте отсутствия своего инструмента ничего необычного нет: многие солисты играют на предоставленных «итальянцах», редко кто может позволить себе приобрести высококлассную скрипку в собственность. Но у Хиршхорна эти данные кем-то инструменты столько раз отбирали, что это становится похоже даже на нечто неслучайное. В первый раз это произошло сразу после конкурса Королевы Елизаветы, для которого Вайман дал Хиршхорну одну из своих скрипок, Балестриери. Когда Хиршхорн вернулся в Ленинград, скрипка была изъята и положена на шкаф, где пролежала 25 лет, не издав ни звука. В тот раз пилюля могла быть подслащена тем, что, как лауреат, Хиршхорн имел право на скрипку из Госколлекции, и он действительно числится там в «абонентах» одного Гварнери. Уехать, конечно, он с этим Гварнери не мог, и в Израиле появился с фабричкой (и даже её вывезти оказалось не так просто, понадобилась помощь друзей семьи).
В Бельгии, при содействии Королевы Фабиолы, ему была предоставлена скрипка Руджери из коллекции, которая хоть и считается принадлежащей конкурсу, на самом деле является коллекцией частного лица, графа де Лонуа. Вот этот-то граф де Лонуа и потребовал отдать её, когда отношения с оркестром были разорваны. Впоследствии стало известно, что она сразу же после того, как её вернул Хиршхорн, была предоставлена третьему лицу — это лицо, впрочем, не известили, от кого и каким путём она к нему пришла. Ещё один инструмент был выдан Хиршхорну, когда после истории с газетным объявлением он начал преподавать в Брюсселе (см. мемуары Кристины Киприанидес). Эта скрипка Бергонци ему не нравилась, он всё время хотел что-то в ней улучшить, пробовал разные подставки, двигал душку, менял струны, но всё же как-то справлялся, пока и она не была отнята. Тут мы вступаем в область трагического: отнята тогда, когда он заболел. Её потребовали привезти на ежегодный осмотр и не вернули. Незадолго до этого, в 1994, через друзей Хиршхорн купил у вдовы Михаила Ваймана ту самую скрипку Балестриери, на которой выиграл конкурс и которая лежала на шкафу, пока её скрипач жил свою жизнь. Жаль только, что этой жизни у него к тому времени осталось уже совсем немного.
