ДОСТИГАЯ НЕВОЗМОЖНОГО
Те, кто был знаком с Филиппом Хиршхорном, говорят, что соприкоснулись с вечностью, что подверглись сильному проникающему излучению. Могут показаться избыточными эти отсылки к метафизическим понятиям в применении к блестящему скрипачу. Он был сражен в тот момент, когда мог бы считаться в расцвете сил, но для множества людей, которым повезло слышать его концерты, участвовать в мастер-классах или играть с ним камерную музыку, Хиршхорн остался в памяти как уникальное явление не только как скрипач и музыкант, но и как человек. Он умер, едва достигнув 50-летия. Его дух живёт в тех, кто понял значение часто повторяемых им слов: имей храбрость быть собой.
Хиршхорн родился в Риге (бывшей советской Латвии) в 1946 году. Его родители не были профессиональными музыкантами, зато его дед по матери — известный педагог, а отец — скрипач-любитель. Ребенком Хиршхорн просил об уроках фортепиано, но мать, заметив, что у сына необычайно длинные пальцы, убедила его заняться скрипкой. Хиршхорн часто шутил: чтобы стать известным скрипачом, надо иметь честолюбивую мать. Тем не менее, родители Хиршхорна не были типичными родителями вундеркинда, — целая толпа друзей говорит об этом, подчеркивая, что семья была, может быть, даже чрезмерно скромной.
Легенды, окружающие его жизнь, уходят корнями в его детские годы. Однажды, войдя в комнату, где родители слушали Третью симфонию Бетховена, мальчик заставил их выключить музыку: она была так красива, что это нельзя было терпеть. Так были посеяны семена той чувствительности, что определила всю его жизнь. Бесчисленные поклонники считают Хиршхорна новым воплощением Паганини, — романтического гения, чья жизнь была неразрывно связана с искусством, — так вот у них есть повод задуматься, как современная консерваторская система и концертная индустрия поступили бы со столь же восприимчивой натурой.
У многих скрипичных виртуозов за спиной впечатляющий список педагогов — Хиршхорн, кроме легендарного Михаила Ваймана в юношеские годы, не занимался ни с кем из грандов мирового скрипичного клуба. В шесть лет он поступил в профессиональную музыкальную школу в Риге, в класс Валдемара Стурестепа, и товарищами его оказались Эмануэль Борок, Олег Каган, Гидон Кремер, Миша Майский.
Хиршхорн рос в то время, когда первые признаки оттепели, идущей на смену привычной холодной войне великих держав, проявились в виде проталин некоторого культурного сближения. Он был ещё подростком и находился в орбите головокружительной культурной жизни Риги, Москвы (и в конце концов Ленинграда), когда произошли большие изменения. Американец Вэн Клайберн только что выиграл первый конкурс Чайковского (1958). Новый западный подход к искусству и к самой жизни поразил воображение хиршхорновского поколения артистов.
В 13 лет, в компании своего однокашника Олега Кагана, Хиршхорн снялся с места ради Москвы. «Он мог играть всё, — вспоминает один из его товарищей. — Шубертовский чертовски трудный «Лесной царь», лёжа на спине, получался у него лучше, чем у кого угодно стоя». Товарищи помнят его талант рассказчика, его ловкость в бильярде и карточных играх, а его шутки подняли знаменитый русский черный юмор на новый уровень сложности: абсурдность этих шуток и степень абстракции были незабываемы, — вспоминает друг. «Любой анекдот он рассказывал с таким видом, как будто сам его придумал». Два года, проведенные в Москве, тем не менее, не ввели Хиршхорна в музыкальное высшее общество, и после практического осуществления одной из шуток его вышвырнули из престижной Центральной Музыкальной Школы.
Его музыкальные достижения тем временем оказались такими, что повода для шуток быть уже не могло. «Хиршхорн, каким мы его тогда знали, был самым феноменальным явлением во всём нашем поколении музыкантов», — говорит его товарищ. И его гений не был ограничен скрипкой. Не получив специального фортепианного образования, он, тем не менее, достиг сенсационного уровня пианизма, и несмотря на то, что, по общему мнению, не занимался на инструменте, завидную форму он поддерживал всю жизнь.
Хиршхорн присоединился к русскому музыкальному легиону на западной сцене в 1965 году, когда получил вторую премию на конкурсе имени Паганини. Как утверждается в недавнем некрологе в русскоязычной газете, его вторая премия явилась результатом неких разногласий по поводу премии первой: получивший её достиг возрастного лимита (32 года), в то время, как Хиршхорну было 19.
Легендами окружена и его борьба за то, чтобы пройти всесоюзный отбор на конкурс Королевы Елизаветы 1967 года. Несмотря на то, что на прослушивании его игра была невероятной, известные педагоги старались провести своих собственных учеников. Сыграв в эти игры до конца, Михаил Вайман скромно пообещал лично проследить, чтобы его студент был хорошенько подготовлен. Со свойственным ему сухим юмором Хиршхорн, говорят, заметил по этому поводу «какая разница — через год фортепианная Елизавета, всегда можно попробовать».
«Подготовлен» — это, пожалуй, преуменьшение, когда речь идет о самом впечатляющем конкурсе из всех, оставшихся в музыкальных летописях. Тот факт, что Гидон Кремер получил третью премию, достаточно говорит об уровне состязания. Обзор тогдашней прессы показывает, что публика была буквально загипнотизирована Хиршхорном, «чудесным скрипачом с внешностью киногероя».
И критика, и жюри, и публика — все были единодушны в поклонении только что взошедшей звезде, чья игра отличалась взрывной энергией и ни с чем не сравнимой мощью. Оглядываясь назад на свой конкурсный опыт, Хиршхорн говорил: «Я провел публику и сыграл шутку с жюри для того, чтобы меня выбрали победителем. Посмотрите на это выражение! (глядя на свою старую видеозапись). Глупый мальчик! мало же он знает о том, что его ждёт впереди…» У Хиршхорна, только что посвященного в рыцари романтического репертуара, было слишком много чутья, слишком много честности и впечатлительности, чтобы играть в карьерные игры.
Имел место выразительный послеконкурсный эпизод, когда, играя концерт перед обожающей его аудиторией, в середине своего первого биса, а именно Каприса №1 Паганини, Хиршхорн ушёл со сцены. «Если что-то было недостаточно хорошо для него, то и для публики это тоже было недостаточно хорошо, Филипп не мог врать», — говорит его приятель. «Ему был предназначен ярлык скрипичного виртуоза, который он не захотел принять».
После конкурса концертные приглашения посыпались на него со всего мира. Но гораздо чаще, чем «да», он должен был говорить «нет», вынуждаемый советскими властями. Когда Иегуди Менухин поинтересовался, может ли Хиршхорн сыграть с ним Двойной концерт Баха, Госконцерт ответил ему, что тот занят гастролями где-то в России. В 1973, после приглашения из Израиля, семья Хиршхорнов получила разрешение иммигрировать. Не желая идти на компромиссы и предпринимать тактические ходы, считающиеся необходимыми для молодых музыкантов в поисках признания, Хиршхорн отклонил предложения о покровительстве со стороны Исаака Стерна и Зубина Меты. Как рассказывает история, Мета, удобно устроившийся у фортепиано, спросил его: «Что вы сыграете?» — на что Хиршхорн ответил: «Я не играю с фортепиано Концертов».
Бельгия должна была стать его новым домом. В начале того, что казалось временным прибежищем, но, в конце концов, обернулось пожизненным, Хиршхорн играл с лучшими и ярчайшими, среди которых: Лондонский Симфонический оркестр, Берлинская филармония и Королевская филармония. Тем не менее, около 1975 года Хиршхорн начинает отменять важные концерты. «Его контакт был прежде всего с музыкой, — говорит друг. — Он считал, что с дирижерами трудно совпадать, и слишком часто они стоят у музыки на дороге. Нельзя недооценивать того, что его любовь к музыке была ограничена болью, — продолжает он же. — Филипп не был актером и не мог притворяться. Если он был не согласен с дирижером, то показывал это, вне зависимости от того, насколько знаменит был этот дирижер».
Многие, находящиеся внутри профессии, были шокированы тем, с каким пренебрежением относился Хиршхорн к карьерным аспектам. Это безразличие было основано на самоосознании, не на саморазрушении. Объявленный крупнейшим виртуозом своего времени, он тосковал по камерной музыке. Раздвигая горизонты за границы сольного репертуара, Хиршхорн принимал участие в памятных камерных концертах вместе с Гари Хоффманом, Борисом Пергаменщиковым, Нобуко Имаи, Мартой Аргерих, Давидом Герингасом, Гидоном Кремером и Табеа Циммерман. «Филипп твердо верил, что делание музыки — это не работа, не предмет прагматических соображений, но ошеломляющая эмоциональная сила, идущая от внутреннего, самого сокровенного, по направлению к внешнему», — говорит друг.
На какое-то время Хиршхорн сосредоточился на дирижировании, приняв палочку руководителя бельгийского Камерного оркестра земли Валлония. Несмотря на то, что музыканты находили его вдохновляющим, недостаток деловой сообразительности и полное отсутствие интереса к менеджерским навыкам, жизненно важным для такого места, привели его к отставке. «Может быть, это просто ещё один пример его настоящей силы», — говорит коллега. «Он предпочитал лучше пострадать от подлинной честности, чем превратить себя во что-то, чем он на самом деле не являлся. Филипп просто не мог пойти на компромисс». Относясь с презрением к собственному успеху, отказываясь манипулировать людьми ради карьерных целей, он тратил необычайно много времени, чтобы помогать другим — от русских эмигрантов до толп студентов.
Наследие Хиршхорна-учителя (он преподавал в Королевской консерватории в Брюсселе и в Консерватории Утрехта в Нидерландах) живёт в сердцах и умах его бывших учеников. Его класс в часы занятий всегда был полон, в том числе, и музыкантами других специальностей, искавшими местечка рядом со скрипачами. «Он учил жизни, он учил музыке, и он мог творить чудеса», — говорит бывший ученик. «Однажды, объясняя приемы выразительной интонации, он сыграл аккорд на скрипке и показал, как эту интонацию изменить. Потом он продолжил: сыграл аккорд на фортепиано, изменяя вес отдельных нот!» Иногда его рекомендации могли быть приняты скептически, но гораздо чаще, чем нет, его способ чувствования и слушания переубедил бы критиков. Он говорил, что если на концерте были хотя бы две живых ноты, то это лучше, чем программа, сыгранная технически безукоризненно, но мёртво.
Описание его уникальной личности и методологии потребовало бы целой серии статей. «Как я могу объяснить, насколько он был великодушен? — говорит бывший ученик. — Это было удивительно: все его студенты часто бывали приглашены к столу. Хиршхорн мог со знанием дела говорить о религии, политике и философии. Казалось, что он читал всё и был готов это всё обсудить, — до тех пор, пока разговор сохранял смысл. И он отказывался ранжировать своих учеников как «очень хороших, хороших и безнадежных», подобно многим профессорам. Для Хиршхорна каждый человек, каждый студент имел шанс измениться, по крайней мере, до тех пор, пока сохранял связь со своими чувствами».
Хиршхорн обращал внимание учеников на то, что есть три стадии работы: вокализация, артикуляция (или что-то другое, исходящее из рацио) и исполнение. Говоря о правильных занятиях (правильных — слово, которое, вероятно, ему бы очень не понравилось), Хиршхорн делал акцент на том, чтобы начинать с медленных, открытых, расслабленных, полных звуков. «С чего бы ты ни начал, это должно быть в одной динамике и красоте», говорит ученик. Коллеги Хиршхорна по России вспоминают, что в своем собственном студенчестве он занимался звуком больше, чем техникой. В 17 лет он изобрел особенную систему выучивания аккордов. Со своей чудесной способностью слышать, Хиршхорн шёл дальше, чем позволяет просто абсолютный слух — в направлении четвертьтонов. «Жизнь могла бы быть для него гораздо легче, не будь у него такого невероятного слуха», — заметил близкий друг.
Мысль, проходящая сквозной нитью через все его уроки, была о том, чтобы иметь дерзость экспериментировать, улучшать пассаж каждый раз, когда он игрался. Кураж должен был привести к третьей фазе. «Мы должны были прилагать усилия каждый день, — вспоминает студент. — В тот момент, когда усилия приводили к последней фазе, ты осознавал, чего не хватило в предыдущих и, таким образом, имел представление о том, над чем работать. Если звук был некрасивый, вернуться к первой фазе или, если фраза не говорила, заняться артикуляцией во второй. Другой учитель точно сказал бы вам, где сделать крещендо, в то время как Хиршхорн скорее научил бы вас, как раскрасить стену!»
«Его девиз был таков: если у тебя есть ощущение произведения или какого-то места в нем, то послушай это ощущение, а если его нет, то у тебя есть проблема, которую надо решить, — говорит другой ученик. — Для некоторых это был слишком длинный мост и слишком большой вызов. Множество студентов хотят такого педагога, чтобы делал за них всё, выбирал репертуар, ставил аппликатуру и учил в соответствии с какой-то школой. Хиршхорн был против этого и не навязывал нам жестко интерпретаций. Он знал, что композиторы были просто людьми, но с несколько более богатыми чувствами. Это и было тем качеством, которого мы были обязаны достичь внутри себя, чтобы хорошо играть Баха или Моцарта».
Способность Хиршхорна к открыванию своим студентам новых музыкальных горизонтов была легендарной. Он мог показать десять разных способов сыграть какое-то место — все равной красоты, — и студент должен был проанализировать, что, почему и как. «Если пассажу не хватало атаки, мы должны были заниматься одной нотой, часто повторяя ее перед целым классом коллег, только для того, чтобы она дала дорогу остальному». «Играть перед Хиршхорном значило получить возможность открыть дверь безграничному вдохновению». «Он приводил тебя в место, где больше не было границ. Случалось, что кому-то это причиняло боль, а у кого-то вызывало недоверие: Хиршхорн говорил, что каждый способен достичь невозможного».
Верный своей природе, Хиршхорн уничтожал многие свои записи и отказывался выпускать диски. Тем не менее, пиратские записи с его концертов циркулируют в изобилии в музыкальном сообществе. Александр Баранчик, его близкий друг, рассказывает, как однажды, слушая в машине кассету с записью одного из хиршхорновских исполнений концерта Брамса, он вдруг обнаружил себя съехавшим с дороги, поскольку одновременно вести машину и слушать оказалось невозможно. Может быть, последнее слово нужно предоставить самому мастеру: «если у тебя есть цель, мечта, драйв и видение, то всё возможно, только будь отважным». Хиршхорн имел отвагу ходить там, где не осмеливались ступать ангелы.