Две записи Третьего концерта Моцарта — ранняя 68-го года и поздняя 93-го. В поздней есть какая-то загадка, и трудно решить, что предпочесть — ослепительный скрипичный блеск в 1968 (можно ли чего-то ещё пожелать скрипачу, который в 22 года играет ТАК?), радость жизни, когда человек поёт от полноты сердца, не задумываясь, как соловей… или, например, шесть нот в финале-93, когда, не дрогнув ритмически ни одним волоском, он создает, только лишь звуком и вибрацией, невыносимо щемящее, сломленное впечатление… Это только кусочек, но кусочек в составе совсем другой картины. Иногда чувствуешь удивление, что это один и тот же текст.
Мерилом уровня скрипача считается скорость трели, и ты в смятении следишь, как великолепные щегольские 68 года, не утеряв скорости, явственно укорачиваются и гаснут в 93-м. Нота будто вспархивает и улетает, не успев расцвести; вообще всё какое-то напряженно светлое, чересчур даже светлое, во второй части его тоника «ре» всю часть насквозь выше номинала, будто он нарочно нас — и себя — в этой светлоте убеждает, будто она не самоочевидна. А потом в финале те несколько горчайших нот, в невинном минорном эпизоде, который просто по правилам обязан присутствовать в форме рондо… в этом Моцарте всё не то, чем кажется, нерадостная радость, преувеличенный (явно неслучайно) мажор, в котором вдруг почудится рыдание; только в каденции проглянет, как проглядывает иногда апрель в ноябре — то, соловьиное, чистая музыка, не имеющая никакого вычислимого смысла, своевольная игра красоты, которую из мертвой тишины зала унесёт в вечность случайно записавшийся звук поезда за окнами.
1968 — запись была сделана на концерте, который Хиршхорн дал в Большом Зале Филармонии после возвращения из Брюсселя. Оркестр Ленинградской филармонии, дирижер Эдуард Грикуров. В начале 80-х запись, предназначенная к размагничиванию, была спасена другом Хиршхорна Виктором Козловым, который тайком переписал её в архиве ленинградского радио.